> Воскресение Христово в раннехристианской эсхатологии. Иудейский дискурс. Всеобщее воскресение

> Размышляя о Воскресении и Вознесении Христовом, важно увидеть, что смысл этих событий понимается сегодня в разных дискурсах. И отсюда следуют некоторые проблемы.

> Прежде всего нужно отметить, что для ап. Павла и всего раннего христианства первых трёх веков Воскресение Христово есть основополагающий факт, имеющий колоссальное значение. Ап. Павел в Первом Послании к Коринфянам пишет, что «если Христос не воскрес, то и проповедь наша тщетна, тщетна и вера ваша» (1Кор.15:14), т.е. всё бессмысленно.

> Почему же, если Христос не воскрес, то всё бессмысленно? Для первохристиан, равно как и для всей иудейской эсхатологии, эта бессмысленность проистекала из усвоенного ими иудейского дискурса, который сводится к следующим принципам:
> 1) для иудея и христианина I века жизнь мыслится только телесно;{}
> 2) несправедливость этой жизни должна быть каким-то образом возмещена, компенсирована и реализована в справедливость.{}

> Для иудея и первохристианина тот, кто умер, тот уже не существует, он не живёт, его нет. И только если его воскресить, тогда праведник и грешник получат воздаяние, и справедливость восторжествует. Если не будет никакого воскресения, тогда нет смысла быть верующим — ты не получишь никаких бонусов за то, что ты праведен, а тот, кто грешен, не получит никакого ущерба за то, что он грешен. То есть без всеобщего воскресения иудеи вообще не видели смысла в религии, т.к. вся религия была подчинена земному благоденствию.{}

> Воскресение Христа для ранних христиан стало восприниматься началом всеобщего воскресения. Неслучайно (очень не случайно!) в 27-й главе Евангелия от Матфея пишется, что после распятия и смерти Христа «многие тела усопших святых воскресли и, выйдя из гробов по воскресении Его, вошли во святый град и явились многим» (Мф.27:52-53). Сама идея Воскресения Христова в своём действии порождает всеобщее воскресение. Воскрешение умерших начинается с Иисуса Христа. Поэтому и Христос называется первенцем из умерших (см. 1Кор:20,23; Кол.1:18), за Которым вскоре последуют остальные.

> Более того, для первохристианства Он, как первенец из умерших, не Сам воскресает, а именно Бог Его воскрешает: «Сего Иисуса Бог воскресил, чему все мы свидетели» (Деян.2:32). Тем самым подчёркивается пассивность умершего Христа (и каждого мертвеца) и могущество воскрешающей силы Бога (как в виде́нии Иезекииля — см.: Иез.37:1-10) в акте Воскресения. Этот акцент в своих Посланиях часто делает ап. Павел (см. 1Фес.1:10; Рим.4:24; 1Кор.6:14 и другие места). Ап. Пётр также пишет о Боге, «Который воскресил [Христа] из мёртвых и дал Ему славу…» (1Петр.1:21), и он же проповедует: «Бог воскресил Его, расторгнув узы смерти… и соделал Господом» (Деян.2:24,36). Для современного христианства сказать, что не Иисус воскрес, а Бог воскресил Его, это моветон (немыслимо).

> Неслучаен у ап. Петра и тот нюанс, что чудотворность Иисуса происходит не от Него и Его божественности, а исключительно от Бога: «Мужа, засвидетельствованного вам от Бога силами и чудесами и знамениями, которые Бог сотворил через Него» (Деян.2:22). Вообще, проповедь ап. Петра на Пятидесятницу (Деян.2:14-40) с точки зрения позднейшего христианства весьма еретична.

> Эллинское понимание Воскресения. Нарушение закона тождества: не/тождество воскресших тел

> Берусь утверждать, что современное христианство, провозглашая, с одной стороны, Воскресение Христово, в пояснении своём имплицитно отрицает его. Это следует из того, что мы с вами уже давно находимся в другом эсхатологическом дискурсе — в так называемом эллинском дискурсе, который набирает силу с середины III века (с Оригена, с Александрийской школы), и который в целом утвердился в IV веке.

> Эллинский дискурс утверждает, что жизнь стои́т на трёх принципах:

1. > Жизнь духовна более, нежели телесна, то есть самое главное в жизни — это именно духовная деятельность;
2. > Умирая, человек соединяется с Богом, т.е. умершая душа имеет полноценное богообщение или, по крайней мере, богообщение, которое может быть воспринято как огромный плюс;
3. > Умирая, человек получает воздаяние — праведнику становится гораздо лучше, грешнику становится гораздо хуже.

> Таким образом, воскресение в этом дискурсе не то чтобы отрицается, но оно становится ненужным. Зачем нужна идея воскресения, если все праведники и без него уже пребывают в достаточно тесном общении с Богом? Единственное, что их волнует, — это только наше с вами неправильное поведение и наши судьбы. Но если вопрос с нами будет решён, то в принципе, «технически», они находятся в более лучшем положении — воскресение им не необходимо.

> Отсюда, при описании воскресения у православных появляется «амбивалентный дискурс», т.е. прыгание с одного дискурса на другой, боязнь провалиться в середину. И поэтому они пишут, что воскресаем мы не в тех же самых телах ().

> Во-первых, это неправда. Например, Афинагор{} в сочинении «О воскресении мёртвых» чётко и многословно пишет о том, что мы воскреснем именно в тех же самых (только вечных) телесах.{} Он даже рассматривает вопрос, если кого-то съели животные или рыбы, а кто-то сгорел в огне, сможет ли Бог восстановить все частицы тела? Афинагор отвечает: «Вы просто плохо знаете Бога. Он знает, где находятся эти частицы, и сможет их восстановить». В том же ключе пишут и Иустин Философ{} и Ипполит Римский{} и др.

> Да и в само́м Евангелии есть замечательная поддержка этого дискурса. Христос является апостолам, показывает им свои раны и кушает перед ними. То есть Он демонстрирует, что у него есть такой же желудок, такое же тело, как у них, оно ранено, у Него порваны мышцы и т.д. Он им показывает, что Он есть Тот самый, Он воскрес в том самом теле.

> Ориген, конечно, фантазировал о воскресении про всякие шарообразные тела.{} Но современные фантазёры фантазируют не меньше, потому что таков дискурс. Если нам не нужно воскресение, то мы проповедуем воскресение и при этом представляем воскресшие тела, как тела́, прошедшие апгрейд — воскресение в новом теле,{} подобном телу Христа, которое проходит через стены, летает, исчезает, меняет форму, и т.п. Христос явился путникам в Эммаусе без ран, в другом виде, с другим голосом. Марии Он явился как садовник и т.д.

> С точки зрения философии, мы видим здесь нарушение первого закона логики (т.е. закона тождества), так как значение терминов (понятий) «тело», «иметь» и «воскресение» меняется.

> То, что́ мы называем ТЕЛОМ, не проходит через стены, не исчезает и не меняет форму. Вот почему мы называем это телом. Но у Христа «тело» меняет форму, исчезает и т.д. Соответственно, мы не можем это назвать телом.

> Если мы ИМЕЕМ тело, значит, нам от него никуда не деться. Но Христос, беседуя с эммаускими путниками, может просто исчезнуть. Также и во время прохождения через стену понятие «иметь», видимо, имеет другое значение.

> Совершенно другое значение приобретает и ВОСКРЕСЕНИЕ. Получается, что воскресение — это уже не воскресение телесное, это метаморфоза духа в оригеновом значении — дух может проявлять себя в форме шара или в форме молодого человека. Допустим, Василий Великий болел всю жизнь язвой желудка и умер в возрасте 48 лет. Неужели он воскреснет с язвой желудка? Конечно, нет. Но сказав «конечно, нет», мы имеем в виду, что он воскреснет в том теле, в котором он никогда не был. Это другое тело, это новое тело. Более того, даже мы отказываем этому телу, собственно говоря, в телесности. Предикат слова «тело» — это именно материальность. Когда мы говорим о нематериальном теле, мы говорим о сухой воде.

> Итак, новый эллинский дискурс, который сегодня в основном господствует, предполагает Воскресение Христово а-ля Свидетелей Иеговы, которые тоже верят в Христово Воскресение, но говорят об этом прямо и топорно — «Он воскрес в духовном теле». Мы же делаем вид, что исповедуем то же самое Воскресение, которое описано в Евангелиях и первых сочинениях христианских апологетов, хотя на самом деле меняем значения слов, и таким образом — перестаём нуждаться в воскресении и практически отрицаем Воскресение Христово. Отрицаем не сам факт Воскресения Христова, а то положение факта, в котором он находился в раннехристианской ке́ригме {Керигма (от греч. κήρυγμα — провозглашение, проповедь) — 1) проповедь (Мф.12:41); 2) евангельская проповедь апостолов (1Кор.15:14)}. То есть факт для нас не имеет большого значения. Мы и без воскресения «получаем по заслугам», общаемся, ведём духовную жизнь и так далее.

> Возможность объединения иудейского и эллинского дискурсов. Первое общее понятие — «жизнь»

> Если мы не владеем этими понятиями, не видим этих двух дискурсов, представляем их как один или боимся видеть, что их два, то мы попадаем где-то посередине. А так как между этими двумя дискурсами есть что-то общее, то их можно объединить и их надо уметь объединить.

> Первое общее понятие — «жизнь».

> Иудей не представляет себе, как можно жить иначе, если не в теле (материально), и когда он говорит: «Ты будешь жить вечно», он имеет в виду, что ты сейчас умрёшь, но потом — восстановишься, воскреснешь, чтобы все фрагменты тела стали на место, и тогда ты будешь жить вечно.

> Когда эллин говорит: «Ты будешь жить вечно», то имеет в виду, что твоё «Я» будет жить вечно.

> Формально эти понимания противоположны — одно нуждается в воскресении, а другое может вполне посмеяться над воскресением, как смеялись ещё в Ареопаге над ап. Павлом,{} или как смеялись оппоненты того же Афинагора. Но по сути дела они сходятся в том, что они проповедуют жизнь и богообщение. Иначе говоря, когда иудеи или христиане говорят о воскресении умерших (или Воскресении Христа), они имеют в виду жизнь вечную. И когда эллин отрицает воскресение, он как раз-таки отрицает его во имя жизни вечной, потому что жизнь телесная сопряжена со многими вещами, которые не делают её блаженной, не делают её настоящей.

> Для чего воскрес Христос

> И вот меня спрашивают, отрицаю ли я факт Воскресения? Конечно, не отрицаю. Вся болезненность ситуации и заключается в том, что факт Воскресения был. Но этот факт был актом соответствия древнему иудейскому верованию. Иудеи верили во всеобщее воскресение, но так как они, в том числе ученики Иисуса, разочаровались в Нём, то Христос воскрес только для того, чтобы апостолы смогли Его принять. Таким образом, встраиваясь в идею всеобщего воскресения и этим подтверждая соответствие их вере, Христос получает себе слушателей и учеников. Они воспринимают Его как священное основание всего мира. Он — самое главное, Он есть Тот, Кого нужно слушать, Он есть Бог, потому что Он воскрес.

> И тут важно, что впереди идёт вера во всеобщее воскресение, а за ней следует и в связи с ней следует приятие Христова Воскресения, воспринимаемого как начало всеобщего воскресения. И таким образом Христос становится для учеников опять важным. Отсюда они и радуются тому, что вот скоро все воскреснут: иерусалимляне уже подтягиваются (см. Мф.27:52-53), вот Он — первенец из умерших, а значит очень скоро конец — воскресение всех умерших.

> Второе общее понятие — «инобытие»

> Второе понятие, которое соединяет иудейский и эллинский дискурсы, — это понятие «инобытие». Когда иудей говорит о воскресении, он имеет в виду, что для того, чтобы продолжить жить вечно, необходимо «инобытие» — хорошие, конечно же, воскреснут и их наградят, плохих накажут, и будет иное мироустройство. Когда эллины говорят о всеобщем воскресении (или об отсутствии воскресения), они как раз говорят об «инобытии», которое включает в себя понятие вечной жизни.

> Итак, два дискурса сходятся в следующих двух понятиях: «жизнь» и «инобытие».

> «Жизнь» есть «жизнь вечная»: в иудейском контексте — материальная и поэтому необходимо воскресение, в эллинском контексте — духовная, поэтому воскресение не необходимо (и даже выглядит комичной добавкой).

> «Инобытие» как необходимость есть и в том, и в другом дискурсе, но в одном случае оно утверждается тезисом о воскресении, в другом — отрицается этим тезисом.

<.....>

> Воскресение как вынужденная мера, на которую решается Бог

> Христос воскрес. Это факт. Факт замечательный. И я этот факт утверждаю. Но посмотри́те, на что он опирается. Мы, люди, мыслим только фактами, мы пляшем вокруг фактов, потому что мы материальны. Для нас факт — это чуть ли не единственная форма познания бытия. Поэтому Бог облачает себя фактами, как одеждами, чтобы мы Его видели. Он, как человек-невидимка, оделся в какие-то одёжки, и мы Его начинаем видеть, фиксировать. Но все эти одёжки (факты) — это человеческие одёжки и они все достаточно уродливы.

> Какой бы факт мы ни взяли… Вот Бог говорит с Моисеем в горящем терновом кусте. Это факт? Да, это факт. Богу приходится говорить с ним таким образом. Но если мы рассмотрим этот факт с разных сторон, то мы увидим и скажем: «Боже, вот Ты там говорил в кусте… А почему Ты не поговорил с нашими скифами, угличами, древличами, поличами? Наши предки оказались хуже Моисея? Они что ли недостаточно обрезаны? Как понять факты чудесных исцелений в Евангелии? Вот Христос такой добренький, ходит, всех исцеляет. Но если Он такой добренький, тогда почему Он позволил Чикатило изуродовать, изнасиловать, разрезать 52 мальчика и девочки (ни в чём не повинные советские дети!)? Что ж Он, такой добренький, не помог им?..» И так по поводу любого факта.

> Когда христианство пляшет вокруг фактичности, оно не видит, что сам факт, на который решается Бог, есть девальвация. Это некоторая вынужденная мера. Ведь любой факт, который Христос производит,  смехотворен, он может подвергнуться критике.{}

> Итак, <иудеи способны услышать> только того, кто соответствует иудейским предубеждениям. Поэтому всеобщее воскресение не могло являться идеей для всего мира, и даже для самого христианства она не является идеей фундаментальной. Христос Своим Вознесением выносит на задворки религиозной жизни эту идею, которую всерьёз можно проповедовать только, пожалуй, в рамках иудаизма.